Подъём по эскалатору, идущему вниз. Ступень 82
Тема: Влияние масонства на культуру.
Ссылки на все предыдущие выпуски можно найти на паблике "Подъём по эскалатору идущему вниз" Вконтакте
СТУПЕНЬ ВОСЕМЬДЕСЯТ ВТОРАЯ
ВЛИЯНИЕ МАСОНСТВА НА КУЛЬТУРУ
В 1990-е пропала колбаса, зато появились совершенно бесплатные журналы «Ридерз дайджест». Их можно было запросто обнаружить у себя в почтовом ящике якобы с ознакомительной целью в рамках рекламной кампании.
Особо запомнилось приложение к журналу - также бесплатное - эдакое глянцевое альбомное издание с красочными иллюстрациями знаменитых «импрессионистов»: Дега, Моне, Пикассо, Ренуара, Ван Гога, Сезанна. Глаза резанули безобразные, наспех выведенные (импрессио!) балерины, болотные затоны в качестве прекрасных прудов и целый ряд картинок сродни тем, что мы рассматривали в детском саду, когда забирали оттуда своих детей. Вот только под размазанным по листу пальцем маслом вместо подписи «Олечка Петрова, 4 годика», стояла солидная такая подпись «Ван Гог».
Несколько позднее, когда стал то и дело встречать вышеназванные имена в каждом втором голливудском фильме (одна сцена в «Титанике» чего только стоит) и в каждом документальном фильме об искусстве, я понял, что это тоже является целенаправленной пиар-кампанией. И даже её обосновал. Тогда мне показалось, что некий миллиардер скупил самую дешёвую никому не нужную малярную мазню и вложился в её рекламу, дабы сбыть по сходной цене.
Однако, согласитесь, масштаб происходящего не позволяет причислять продвижение авангардных течений в искусстве к рядовой финансовой афере. Вполне очевидно, что буквально все средства массовой информации Запада, а теперь и современной России занимаются весьма наглой пропагандой явления, которому можно подобрать только одно слово – анти-искусство.
При более тщательном изучении темы вдруг выяснилось, что активизация пропагандистской работы по внедрению в сознание масс примитивных форм творчества имеет место там, где национальные властные государственные структуры частично или полностью находятся в зависимости от глобалистско-масонского лобби.
Именно в революционный период России 1900 – 1920 гг. бурно развивались авангардные литература, кинематограф, театр и живопись. Мейерхольды, эрмлеры, мандельштамы, хлебниковы, хармсы, шагалы, и прочие малевичи обрели у нас мировую известность.
Из Даниила Хармса:
«Одна старуха от чрезмерного любопытства вывалилась из окна, упала и разбилась.
Из окна высунулась другая старуха и стала смотреть вниз на разбившуюся, но от чрезмерного любопытства тоже вывалилась из окна, упала и разбилась.
Потом из окна вывалилась третья старуха, потом четвертая, потом пятая.
Когда вывалилась шестая старуха, мне надоело смотреть на них, и я пошел на Мальцевский рынок, где, говорят, одному слепому подарили вязаную шаль»…
Или вот ещё фрагмент:
«Два человека упали с крыши пятиэтажного дома, новостройки. Кажется, школы. Они съехали по крыше в сидячем положении до самой кромки и тут начали падать.
Их падение раньше всех заметила Ида Марковна. Она стояла у окна в противоположном доме и сморкалась в стакан. И вдруг она увидела, что кто-то с крыши противоположного дома начинает падать. Вглядевшись, Ида Марковна увидела, что это начинают падать сразу целых двое. Совершенно растерявшись, Ида Марковна содрала с себя рубашку и начала этой рубашкой скорее протирать запотевшее оконное стекло, чтобы лучше разглядеть, кто там падает с крыши. Однако, сообразив, что, пожалуй, па- дающие могут, со своей стороны, увидеть её голой и невесть чего про неё подумать, Ида Марковна отскочила от окна за плетёный треножник, на котором стоял горшок с цветком…»
И так далее по тексту. Всё это издаётся для нашей «утончённой» интеллигенции на полном серьёзе.
А вот уже «классика» Хлебникова:
«Крылышкуя золотописьмом
Тончайших жил,
Кузнечик в кузов пуза уложил
Прибрежных много трав и вер.
«Пинь, пинь, пинь!» - тарарахнул зинзивер.
О, лебедиво!
О, озари!»
…Сталин прекратил все эти оргии эстетствующих безумцев. Кто-то из живописателей навозных куч сбежал в «просвещённую» Европу и там разбогател на местных папуасах с высшим образованием, кто-то сразу растворился на фоне истинных талантов – но вместо юродивых физиономий и гротескных плясок начала 1920-х на киноэкране появились воодушевленные лики строителей Прекрасного Будущего. Во всю мощь заявил о себе Шолохов, которого троцкисты едва не сгноили в ГУЛАГе, потребовалось личное вмешательство «самого». Стала развиваться опера, балет, классический театр. Всплыли исторические сюжеты великого прошлого России: «Минин и Пожарский», «Иван Грозный», «Александр Невский»…
Какое псевдокультурное явление последовало сразу после хрущёвской «перестройки»? Правильно – печально знаменитая выставка модернистов-абстракционистов в Манеже. Это знаковое событие. Эти ребята действительно в авангарде процессии, в которой за ними следом подтягиваются стиляги, вообще молодёжные субкультуры, «интердевочки» и прочие «гендерные революционеры».
Как всегда, проводником для очередных идеологических извращений в национальные закрома стала рОдная интеллигенция. Ох уж эти шикарные дамы с изысканными манерами великосветских особ, изысканно матерящиеся и, если потребуется, с безупречным французским, но которые при этом быстро вам обоснуют, что за каждой архитектурной деталью, устремлённой ввысь, скрывается фаллический символизм.
Вспоминается салонная хохма на тему гибкого терминологического аппарата критиков, согласно которой некий искусствовед с именем продал провинциальному художественному музею корягу, подобранную им по дороге.
- Ни в одной коллекции нет такого восхитительного экспоната в жанре дендроизма! – ворвался он к директору музея. - Что за шедевриальная рука мастера создала этот дендроид? В самом деле – кто это? Ранний Корчаковский? Бреднев?! Мог у вас останавливаться проездом сам Бреднев? Обратите внимание на обработку сучковых узлов. Правда, за этим чувствуется гениальное мировоззрение? Расположением хаотичных, но только на первый взгляд, прожилок коры мастер как бы говорит нам: гринадус помполадумос лохо!
Уже до Манежа, в 1959 году, вышла книга Ивана Шевцова «Тля», которая сорвала с темы «модернизма» вывеску искусства для избранных и обнажила его истинный смысл – лишить людей морально-нравственного ориентира (а им всегда будет Божественное Прекрасное) и по мере возможности заставить полюбить всё низменное и гадкое.
Главный герой книги, начинающий художник Владимир Машков оказывается в самой гуще столичных околотворческих разборок. После одной из них он говорит своему товарищу:
– Сегодня я понял: в нашем искусстве идёт борьба, хотя я пока не уловил ни её сути, ни расстановки сил.
И вдруг он увидел идейных противников рядом с собой: внешне чистенькие, миролюбивые, добрые... Может, заблуждающиеся люди? А может, просто так – тля. Но ведь от неё – гниль, а она опасна для здорового организма.
« – Картина Бориса Юлина наводит на размышления... – Владимир мысленно и в тон спрашивал оратора: «На какие размышления?» Барселонский говорил: «Хватит гигантомании, народ устал от неё. Пора подумать о кастрюлях». Владимир размышлял: «Странно, точно так же говорят некоторые горе-экономисты, предлагая остановить развитие тяжелой индустрии, обезоружить нас экономически. Какое совпадение взглядов!»
– Хватит с нас героев, – продолжал Барселонский, – довольно эпических тем, пора подумать о личном, о частной жизни и повседневных заботах маленького человека...
Владимир мысленно резюмировал: «Боятся героического, боятся искусства, которое воспитывает людей»…
Тут же встаёт вопрос – а кто боится всего героического, кто боится воспитательной функции искусства и вообще самого искусства? Ответ вполне очевиден – настоящего искусства боятся авторы проекта нового мирового порядка, задавшиеся целью не просто обескультурить земное население, а расчеловечить его, превратить в глупое послушное стадо с ярмом вредных привычек на шее.
Начать с того, что «авангардное искусство» не имеет национальности («Три богатыря» мог нарисовать только русский Васнецов, «Чёрный квадрат» же - кто угодно, включая Грустного Кактуса из австралийского племени аборигенов). Вот почему ставленники Запада в «отечественном правительстве» стараются изымать из школьной программы русскую классику и заменять её на классику «интернациональную», то есть модернистскую. Вот почему героика была канализирована, другого слова и не подберёшь, в комиксы с их утрированными бэтманами и человеками-пауками. Вот почему популярная музыка переплавляется в интернациональный техно-треш.
Вот почему в литературе и кино получил колоссальную финансовую поддержку жанр фэнтези - буквально убивший жанр национальной сказки и научно-технической фантастики.
Ну и конечно все вышеприведённые направления «общечеловеческих страстей» должны культивировать полное безвкусие, неразборчивость, эпатажность и любовь к пороку, дабы народы быстрее потеряли свой сакральный культурный код и не больно-то сопротивлялись дальнейшему процессу «глобализации».
Когда телекамеры проникают в замковые залы представителей мировой финансовой олигархии, мы не видим в их апартаментах фабричной мебельной штамповки в стиле хай-тек и абстракционистской мазни на стенах. Мебель из дворцов поверженных ими монархов и лучшие образцы классического искусства являются предметами их домашней обстановки.
В замке Ротшильда
Все же эти кандинские, малевичи и шагалы – продукт для массового потребления. Мне даже не по себе от этого массового самогипноза, сродни аттракциону «Замочная скважина» на морском пляже из фильма «Трест, который лопнул». Я не против повесить в квартире на стену картинки, на которых нет ничего кроме цветных пятен приятной цветовой гаммы. Но я никогда не признаю их искусством, это – элементы декора, в противном случае мы будем вынуждены признать искусством все виды обоев, если их выпуск будет носить разовый характер, да ещё под маркой очередной раскрученной в СМИ фамилией.
Многие заворожены работами Сальвадора Дали, признают их гениальными. Но ведь это всего лишь шоу, эпатаж, фокус талантливого иллюзиониста, повергающий публику в изумление – но где здесь настоящее искусство, которое взывает к человечности, показывает красоту внешнего мира как проекцию мира духовного?!
Поражают и заявления в стиле «а ты попробуй сам так нарисовать!». Говорят это порой взрослые, не глупые вроде бы люди. Что касается лично меня, то я не смогу даже вторить работам детей в художественной школе – не дал Бог таланта. А ещё я не сыграю на фортепиано «По улице ходила большая крокодила» или там «Мурку». Это же не ставит вышеуказанные музыкальные темы автоматически в разряд шедевриальных…
Хотя о чём я говорю. «Современное искусство» позволяет «творить» кому угодно. Наслаждайтесь новым шедевром:
Но если бы дело заключалось только в примитивизме «авангарда». Заказчики так называемого «современного искусства» совершенно очевидно поставили перед собой цель превратить галерейные арт-площадки в одну сплошную кунсткамеру, где демонстрировались бы все физические уродства и все нравственные извращения человечества.
Запад выделяет колоссальные суммы, чтобы далёкие от настоящего творчества деятели в «арт-площадку современного искусства» превратили сами наши города. Яркий пример тому – деятельность некоего Гельмана в Перми, до этого организовавшего невероятную по наглости акцию «Осторожно, религия». В рамках этой акции он принародно и, естественно, при скоплении представителей либеральных СМИ рубил топором – нет, не свитки Торы из ближайшей синагоги – он рубил православные иконы. Наглость, вероятно, была чем-то подкреплена, поскольку товарищ Гельман не только не сел в тюрьму за разжигание межнациональной и межрелигиозной розни, но тут же получил щедрый грант на пропаганду урбанистических инсталляций в стиле «гринадус помполадумос лохо».
Министерство культуры РФ в апреле 2011 года (ещё при министре Авдееве) присудило премию в 400 тысяч рублей всероссийского конкурса визуальных искусств «Инновация» акции некой арт-группы «Война». Название акции приводить нельзя, это просто некультурно. Шпана – простите, группа художников - нарисовала на разводном Литейном мосту в Санкт-Петербурге так полюбившийся искусствоведам фаллический символ – и не прогадала.
В заключение ещё несколько фрагментов из книги Ивана Шевцова «Тля», которая, будучи написанной в конце 1950-х, объясняет многое из того, что мы видим сегодня в культурной жизни России и всех стран, подпавших под идеологическую агрессию масонского Запада.
«… – Мы с вами, Николай Николаевич, несём ответственность за их будущее, – Иванов-Петренко кивнул на молодых художников. – Надо помочь им преодолеть нашу национальную ограниченность...
Не успел Осип Давыдович закончить последнюю фразу, как Еременко уже вынул из книжного шкафа том Малой советской энциклопедии, полистал его, отыскал нужную страницу и пытливо спросил:
– Скажите, Осип Давыдович, а это не ваши ли семь строчек о Шишкине? – И, не дожидаясь ответа, прочел: «Шишкин – живописец, пейзажист (даже не художник, чёрт возьми! – добавил от себя Пётр), рисовальщик и гравёр. Один из типичнейших представителей передвижнического натурализма семидесятых годов... Его живописи недостаёт света и воздуха». Как, Николай Николаевич? – спросил он Пчелкина. – Здорово, правда? Автору «Лесных далей», «Ржи», «Полдня» недостает, видите ли, света и воздуха! «Тем не менее Шишкин сыграл значительную роль в истории русского пейзажа, изображая скромную, незаметную природу севера, хвойный лес и его обитателей». Вот и всё. Семь строк в энциклопедии.
– Я этого не писал, – поспешил отказаться Иванов-Петренко и сердито нахмурился.
Юлин проклинал себя за то, что так необдуманно и некстати похвалил Осипа Давыдовича за «энциклопедический опыт». Но остановить Петра уже было невозможно. Говорил он тихо, спокойно, и в этом спокойствии было самое страшное:
– Обратите внимание: портрета Шишкина в энциклопедии нет. Зато статья о Сезанне с портретом. Не семь строк, а статья, целая статья в восторженном тоне. Причём специально подчёркивается, что Сезанн когда-то был реалистом, но, дескать, вовремя разочаровался, заявил, что реализм – не искусство, и ушёл к импрессионизму.
– Потому и выпускают энциклопедию новым изданием, чтобы исправить подобные нелепости, – сказал Иванов-Петренко. Он как-то сразу вдруг весь преобразился.
Изящество его манер, сладкая учтивость и предупредительность – всё растаяло, не оставив и следа. Густые брови его ощетинились, губы сжались, лицо стало сухим и жестким.
– Издание-то новое, да авторы старые, – глухо выдавил Еременко. – Заметку о Шишкине, может, исправят, а новый десяток бездарностей произведут в классики и протащат в энциклопедию»…
«…Владимир молча отвернулся и, взяв со стола иллюстрированный журнал, начал листать его. Взгляд остановился на статье некоего Бориса Тихомирова: «Прогулка по национальной галерее». Что за прогулка? По какой национальной галерее? Взглянул на обложку. А, это журнал «Америка»! Любопытно, что есть в американской сокровищнице искусства? Вот картина Сэведжа «Вашингтон в кругу семьи»...
– Так себе, – сказал Борис из-за плеча Владимира. – Ты вот что посмотри! – И он ткнул пальцем в статью, которая называлась «Театр-арена».
В тоне сенсации в статье рассказывалось о новаторстве режиссера Глена Хьюза, ломающего традиции сцены. Театр Глена Хьюза похож на цирк, спектакли идут без декораций. Борис с наслаждением прочёл вслух, должно быть уже не в первый раз:
– «Пьесы, которые в обычном театре кажутся грубоватыми и схематичными, на сцене-арене приобретают теплоту и мягкость». – И обратился к Лебедеву: – Что вы на это скажете, Василий Нестерович? Здорово, не правда ли?
Лебедев ничего не сказал, зато заговорил Иванов-Петренко:
– Вообще идея не новая для русского театра. В своё время мы опрометчиво отбросили её, а она, как видите, живёт и, несомненно, придёт ещё к нам.
– А я, знаете ли, не представляю «Вишнёвый сад» или, скажем, «На дне» без декораций, – простодушно усомнился Лебедев.
Борис в замешательстве огляделся, с галантной любезностью улыбнулся Василию Нестеровичу и, как бы отвечая на его сомнения, с преувеличенной выразительностью прочел:
– «Хьюз считает, что сцена в центре зала более всего подходит к лёгким драмам и комедиям, а потому только такие пьесы вошли в репертуар его театра». – И уже от себя добавил: – Василий Нестерович прав, такие вещи, как «На дне» и «Вишнёвый сад», не для мистера Хьюза.
Владимир не вытерпел:
– Вот, оказывается, где собака зарыта: лёгкий репертуар! Никаких проблем, никаких драм и трагедий! Ловко придумано! Подальше от жизни. Новаторство, предназначенное для убийства реалистического театра!»…
«…Владимир смотрел новый кинофильм – «Михаил Ломоносов». Из кинотеатра вышел с тяжёлым чувством. Состояние было такое, будто ему в душу наплевали. Это был фильм не о национальном русском гении, а о чужеземных искателях «счастья и чинов». Главными героями фильма, как ему показалось, были не Ломоносов и русские люди, а иностранцы, обучающие русских уму-разуму. Впечатление такое, что фильм делался где-то за пределами СССР, за морями-океанами…»
«…В день открытия выставки на неё трудно было попасть и ещё труднее оказалось смотреть картины в этой сутолоке.
Вокруг картины Льва Барселонского «Ненастье», о которой ещё до открытия выставки так много шумели, поднимали ажиотаж. Владимир никак не ног вначале понять, чем, собственно, замечательна эта картина. Какой-то унылый, неопределённый, не известно, какого географического пояса пейзаж, забытая в лесной глуши деревушка с соломенными, прогнившими крышами, голые деревья. Дождь вперемешку со снегом, грязная разбитая дорога, на которой застряла автомашина «Победа», должно быть с районным начальством. Полный одутловатый человек стоял на обочине и, энергично размахивая портфелем, давал, видимо, руководящие указания. Две пары тощих лошадей тщетно пытались вытащить «Победу» из грязи. Сзади машину толкали три человека неопределённого возраста и пола. От картины несло чем-то безысходным, безнадежным. Казалось, «Победу» (что может быть метафорой) не вытянут эти тощие клячи, и слякоти не будет конца, и солнце никогда не взойдет над этой землёй... С профессиональной точки зрения всё было написано приблизительно, эскизно, с нарочитой грубостью: и люди, и пейзаж, и лошади – всё сделано условно и по рисунку и по живописи. Собственно, живописи там совсем и не было: всё намалевано тремя красками, точно художник никогда не знал полутонов и оттенков...»
«…Когда, наконец, миновали несколько залов, Владимир спросил:
– Куда ты меня тащишь, в чём дело?
Павел громко ругался:
– Эта банда эстетов совершенно обнаглела. Иди взгляни, что они делают с книгой отзывов. Голос «общественности» создают.
У книги отзывов толпились люди, жаждущие высказать своё мнение о выставке. Владимир и Павел, пробравшись ближе к столу, остановились за спиной плюгавенького человечка, быстро пишущего свой «отзыв». Владимир сверху, из-за спины, читал: «Потрясён великолепными картинами Льва Барселонского, Бориса Юлина и Н.Н. Пчелкина. Отрадно жить, сознавая, что в одно время с тобой живут и творят такие гиганты кисти. Рядом с ними пейзаж Машкова «Родные края» и баталия Еременки кажутся жалкими раскрашенными фотографиями. Творчество Барселонского, Юлина и Пчелкина – вот столбовая дорога советского искусства. Это подлинный социалистический реализм».
Поставив точку, человечек немного подумал и размашисто расписался: «Полковник гвардии С. Попов». Он встал и хотел отойти. Но в этот миг могучая рука Павла Окунева схватила его за ворот.
– Послушай-ка, так называемый «полковник гвардии Попов». Слово «гвардии» пишется впереди, и любой настоящий полковник это знает. А за такие гадости морду бьют!»
«..В зале раздался угрожающий, какой-то неясный не то гул, не то вой. Затем несколько голосов закричали: «Хватит!», «Долой!» А Машков продолжал.
– Тут нас призывали отказаться от больших тем и заменить их «кастрюльными», якобы ради личных интересов рядовых людей. А почему вы думаете, товарищи, что рядового советского человека интересуют только кастрюли? Думать так – значит оскорблять наш народ. Предыдущие ораторы много говорили о новаторстве. Я тоже за новаторство. Однако надо помнить и о том, что вперёд нельзя двигаться, не освоив того, что оставили нам в наследство классики. Я имею в виду не ваших классиков, Семён Семёнович, не Сезанна и Гогена, а тех русских художников-реалистов прошлого, которых вы называете натуралистами: Репина и Шишкина, Ярошенко и Айвазовского. Вы легко швыряетесь словами: «гладкопись», «цветная фотография», а зрители часами стоят в музеях у этих картин и видят не рельеф засохших красок, а живую природу, живых людей с их мыслями и чувствами.
В зале раздались топот ног и возгласы: «Довольно, кончай!» Выждав, пока уляжется шум, Владимир продолжал:
– Мы ещё не превзошли в портрете Тропинина и Венецианова, Крамского и Перова, не говоря уже о Репине. А пейзажи? Кто из нас превзошел Ивана Ивановича Шишкина, Архипа Ивановича Куинджи или Исаака Левитана? Вы делаете гримасы, гадливо хихикаете: дескать, это устарело, это пройденный этап, мы и лучше можем. Нет, не можете! Не можете и потому создаете своё «новое» и пытаетесь кого-то убедить, что ваше творчество – шедевры. А на самом деле все эти «Катастрофы» не что иное, как недовольные гримасы противников социалистического реализма. Наше искусство всегда было и будет искусством глубоких идей и пламенных страстей. Оно воодушевляло и будет воодушевлять народ на великие дела. Критик Винокуров в своём выступлении ни слова не сказал о картине Петра Еременки. А ведь хорошую картину он написал – мужественную, героическую, патриотическую. Не нравится она вам – это понятно. Но тогда скажите: чем она не нравится? Странные вещи происходят…»
Идеалы современного «искусства» - интересы рядовых людей
«…А с трибуны уже гремел самоуверенный голос Иванова-Петренки. Сделав экскурс в теорию искусства, поговорив о социалистическом реализме, оратор пришёл к выводу, что именно натурализм сейчас представляет смертельную опасность для нашего искусства.
– Осуждённая и отвергнутая нами серятина в живописи – результат монополии натуралистов, которые связали творчество настоящих художников по рукам и ногам. К счастью, этому, кажется, наступил конец. Пришло время открыть музей нового западного искусства. Нужно извлечь из подвалов произведения подлинных художников-новаторов – Фалька, Штернберга, Марка Шагала, – которые в своем творчестве прокладывают пути для нашего искусства. Пусть народ их посмотрит и оценит!
Павел сказал вполголоса:
– Вишь чего захотел: кубистов, конструктивистов, футуристов, модернистов пустить в музей!»
«…Дома сон не приходил, и усталости не чувствовалось. Лёг на диван, головой к раскрытому окну, взял первый попавшийся том «Жана-Кристофа» и начал листать. Книга была зачитана, на полях пестрели пометки, сделанные ногтем. Владимир стал читать отмеченные места.
«...Социалистические газеты кишели этими писателишками, представителями искусства для искусства, салонными анархистами, захватившими все дороги, ведущие к успеху. Они преграждали путь другим и заполняли своими декадентскими подделками под мысль и своим struggle for life (дарвинистской «борьбой за жизнь») газеты, именовавшие себя рупором народа. Они не довольствовались доходными местечками: им требовалась слава. Нигде ещё не воздвигали столько статуй, и с такой поспешностью никогда ещё не раздавалось столько речей у подножия глиняных гениев...»
Владимир был изумлён и ошарашен прочитанным. Как он раньше не заметил этих мест в романе Ромена Роллана?..»
«…- Ты говоришь, что «их вера – деньги», – энергично наступал Пчелкин на Машкова. – Тогда непонятно, ради чего они проповедуют искусство, которое ты решительно называешь эстетским. Эстетство у нас неденежно, сам знаешь, и довольно хлопотно.
Кругленькие крапистые глазки Николая Николаевича торжествовали. Он заранее подготовил этот, как ему казалось, каверзный вопрос и теперь с удовлетворением, словно капкан, набросил его на Владимира. Он ожидал, что тот ответит: «На международный капитал работают». Но Владимир сказал неожиданно совсем другое:
«Ты помнишь того американского осла, который хвостом писал картины? «Живопись» его мало отличалась от живописи некоторых эстетствующих снобов.
- Что ты этим хочешь сказать? – настороженно спросил Пчелкин.
- А то, что в таком «искусстве» совсем не трудно осла выдать за гения. А для Осипа Давыдовича именно это и важно…»
Музеи современного искусства выплатили в общей сложности почти миллион долларов за работы очередной «талантливой художницы» Аэлиты Андре из Австралии. И только потом выяснилось, что Аэлите - три годика. Скандал быстро замяли отработанным способом – сегодня в википедии имеется посвящённая ей статья, вот цитата: «…известна своим сюрреалистическим стилем живописи, является членом Национальной ассоциации визуальных искусств, рисовать начала в 9 месяцев». В общем, «гринадус помполадумос лохо».
«… – Ну, нет. «Новый мир» оправдывает своё название. Вот погодите, ягодки ещё впереди. Опубликуют новый роман Пастернака, который потрясёт!.. Это будет бомбочка!..
– И что ж он потрясёт? Какие основы? – подначивал тесть.
– Все! – Увлекшийся зять не хотел понимать иронии оппонента.
– Пастернак? Травка такая, вроде петрушки? Не может быть. Фамилия-то уж больно никчёмная. Когда-то поэт был такой, вирши заумные сочинял.
– Он самый – Борис Леонидович Пастернак.
– Вон оно что! Оказывается, жив ещё. И даже роман сочинил. Стишки бросил, на прозу перешёл. Ну, если тот, то не страшно, не потрясёт. Силёнок не хватит.
– Да вы знаете, что это величайший поэт эпохи? – горячился Борис – Его имя произносят стоя поклонники его.
– Как гимн?
– Да, если хотите, стихи его – это гимн нашей поэзии.
– А может, вы доставите мне удовольствие, споёте этот, ну как его... гимн вашей поэзии? Или прочтёте?
– Я понимаю, вы смеётесь. Смеётесь потому, что не знаете его поэзии.
– Хочу знать, Боренька, жажду. Я вас слушаю.
– Слушаете? Пожалуйста: Пью горечь тубероз, небес осенних горечь, И в них твоих измен горящую струю. Пью горечь вечеров, ночей и людных сборищ,
Рыдающей строфы скупую горечь пью.
– Тубероз?! Это что ж такое? – перебил профессор. – Измен горящая струя. Почему именно горящая? С таким же успехом могла быть болящая, молящая, летящая, гнетущая, светящая, свистящая, цветущая, весенняя, осенняя, еловая, сосновая, дубовая. Смысла всё равно никакого…»
«…Дома Еременко побрился, подтянулся весь внешне и внутренне. Первые два слова сами легли на бумагу:
«Дорогие товарищи!»
А дальше не знал, как продолжать. Слишком много мыслей собралось в голове. Они сбились в толпу и все лезли вперёд, мешая друг другу.
«У каждого народа, большого или малого, есть своя душа, свой национальный характер, как и у каждого человека. Искусству каждого народа присущи свои национальные черты, в которых и кроется его интернациональная сущность. Пушкин мог выйти только из русского народа, так же как Тарас Шевченко – из украинского; Адам Мицкевич не мог быть китайцем, а Лу Синь – англичанином, Тагор не мог быть немцем, а Шекспир – японцем. Нас пленяют и очаровывают индийские мотивы и в литературе, в музыке, и в живописи. Но попробуйте их «офранцузить» или «онемечить» – и исчезнет самое главное – душа данного народа. Разговоры космополитов об «общечеловеческом» едином искусстве – не просто чепуха, это попытка унифицировать, убить искусства. Барселонские пытаются собственноручно «делать» искусство для всех народов. Они думают, что в состоянии выразить душу любого народа, и занимаются подделками...»
Иван Иванович Шишкин, «Рожь»
Сергей Колобаев
Продолжение следует...
